Южный Урал, № 27 - Виктор Вохминцев
- Дата:12.09.2024
- Категория: Документальные книги / Критика
- Название: Южный Урал, № 27
- Автор: Виктор Вохминцев
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Есть одна особенность художественной манеры А. М. Горького, ярко сказавшаяся именно в том, приведенном мною выше, вступлении в повесть. Попробуйте прочесть это вступление вслух и вы почувствуете, что ему присущ ритм — совсем не такой, какой свойственен всякому стихотворению, не внешний ритм, который можно выразить одной из систем стихосложения, а другой, как бы внутренний, очень сложный и при помощи системы стихосложения невыразимый, но несомненно чувствующийся ритм. Благодаря ему художественную прозу легче и приятнее читать.
Но ведь и в прозе Бунина есть тоже свой ритм, не похожий на ритм Горького… Мало того, он в различных произведениях Бунина различен, его слышишь то явственнее, то слабее. А вот «Петербург» Андрея Белого весь построен ритмически и ритм этот можно выразить внешне, как ритм стихотворения. Сначала эта особенность прозы Андрея Белого меня очень сильно привлекала и только позднее заметил я, что эти более внешние ритмы Андрея Белого много беднее, чем внутренний ритм в произведениях таких могучих художников-реалистов, как И. А. Бунин и А. М. Горький.
И все же знакомство с «Петербургом» А. Белого, произведением значительным, проникнутым ненавистью к чиновничье-бюрократическому укладу царского строя, очень обогатило меня и только много лет спустя я, перечитав «Петербург», увидел, что в стиле Андрея Белого присутствуют и жеманство, и изломанность, и неврастеничность — все то, что точнее всего можно передать термином «декаданс» и что в какой-то мере отражало жизнь некоторых слоев интеллигенции дореволюционной России и ее психологию, изломанную и неврастеничную.
И вот началась революция. Бурный ход ее событий сразу же захватил меня, чтение художественной литературы отодвинулось, появился интерес к литературе политической. За первый год революции я прочел многие из тех книг, которые заложили фундамент моего политического мировоззрения, из них стоит назвать исторические работы К. Маркса: «18 брюмера Луи Бонапарта» и «Классовая борьба во Франции», «Анти-Дюринг» Ф. Энгельса, «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю» Г. В. Плеханова. Особенное влияние оказала на меня книга В. И. Ленина «Империализм, как высшая стадия капитализма». Именно эта книга определила мои политические взгляды и к началу 1920 года привела меня в партию большевиков. Помню, как по прочтении ее, я по-новому и более глубоко понял и оценил «Братьев» и «Господина из Сан-Франциско» Бунина.
Чтение марксистской литературы помогало мне разбираться в художественных произведениях, я стал с большой остротой воспринимать прочитанное и выделять те произведения, которые порой, помимо желания их авторов, революцию подготовляли.
Мои художественные вкусы не изменились с революцией, но, пожалуй, стали определеннее и острее. Мои требования к себе стали выше. Поэмы революционного содержания, которые я сочинял, меня самого больше не удовлетворяли, слишком силен был на них налет декадентства. Все сильнее тянуло писать художественную прозу. Замыслы мои в этом направлении издавна носили размах поистине «наполеоновский». Еще до революции представлялась мне какая-то грандиозная эпопея, которая должна была начинаться во время первой мировой войны. Я смело брался предсказывать исторические события, начало революции в России я почему-то относил к 1926 году.
Приход настоящей революции развеял все эти ребяческие мечтания. Но все же я мечтал написать эпическое произведение, в котором изображались бы три первые года революции. Мне представлялось, что сюжет «эпопеи» должен охватить всю страну.
В 1920 году я почувствовал, что в моих намерениях по поводу эпопеи есть что-то от моих ребяческих замыслов, что-то незрелое, неясное, В таком состоянии постоянных поисков, внутреннего напряжения провел я всю зиму 1920—21, года в родном Челябинске.
Я вел все это время будничную работу в политотделе, работал, как всякий рядовой коммунист, но в то же время непрестанно и напряженно всматривался и, думаю, что можно так сказать, вчувствовался во все то, что творилось вокруг.
Челябинск — мой родной город и знал я его с детства так же, как и губернию, центром которой он являлся. Этот край граничил с казачьими станицами. В первый год советской власти эти станицы служили опорой белому атаману Дутову. Но не следует думать, что среди казачества не происходило в то время классовой дифференциации, — оренбургские казаки дали в Красную Армию ряд полков, которые носили имена Степана Разина и Емельяна Пугачева. Не случайно один из героев «Недели» — Караулов — казак.
Челябинск в первое время гражданской войны был форпостом борьбы против Дутова. Здесь сходилось три железнодорожных пути: на Самару, на Сибирь, на Екатеринбург. Через Челябинск в центральные промышленные районы шел хлеб из Сибири. Да и наш Приуральский край сам по себе богат был хлебом. По всем этим причинам обладание Челябинском было очень важно для советской власти, что создавало для челябинских коммунистов, для рабочих и сторонников советской власти среди интеллигенции какой-то особенный подъем духа, выражавшийся в постоянном ощущении себя и своих товарищей и всего нашего города значительным звеном в общем ходе всей международной социалистической революции. В непосредственной близости мировой революции мы все были тогда уверены. Если нас, политработников, спрашивали красноармейцы: когда произойдет международная социалистическая революция? — мы с полной уверенностью отвечали: в любой день, может быть, завтра! А на вопрос о том, когда у нас в России установится социализм, мы отвечали: это произойдет через три-четыре года!
Мы искренне считали, что так оно и будет. В тот период были созданы трудовые армии. Коммунистические субботники — великий ленинский почин — уже возникли и распространились по всей стране. Теперь, наряду с революционными и красноармейскими песнями гражданской войны, мы разучивали новые:
Вчера винтовка, нынче плуг,Работай, друг, работай, друг!..
Мы, молодые коммунисты, были уверены, что каким-то большим и дружным натиском, вроде как на фронтах, разом поднимем наше хозяйство чуть ли не до уровня коммунизма.
Когда на XI съезде В. И. Ленин говорил о том, что без фантазии в нашей стране коммунизма не построишь, он имел в виду также и такие фантазии. Эти мечты и фантазии согревали душу коммуниста, они одухотворяли ежедневную и порою довольно будничную работу моих партийных товарищей — ближайших друзей, работников политотдела, коммунистов из советских организаций и учреждений, чекистов, продовольственников, журналистов, работников местной газеты.
Я был рядовой коммунист и с партийным руководством нашей организации соприкасался не очень часто, но руководящих партийных товарищей знал и уважал как прекрасных и высокоидейных коммунистов.
Период, который тогда переживала страна и партия, был трудный. Он требовал от членов партии какого-то нового, другого героизма, чем в период гражданской войны. Весной 1921 года у нас в Челябинске как-то разом обострились все затруднения. Примерно, в феврале 1921 года на общегородском партийном собрании был сделан доклад. Ничего особенного этот доклад не содержал, в нем приведены были цифры, свидетельствующие о том, что у нас все как будто бы благополучно и даже достигнуты кое-какие успехи. И тут один из наших товарищей, руководивших парторганизацией, товарищ Локоцков (он, кажется, был тогда председателем Губпрофсовета) взял слово. Он сказал, что докладчик не прав, что не так у нас все благополучно, как это получается по докладу. Товарищ Локоцков не был каким-нибудь упадочником и маловером, он только заставил нас взглянуть в лицо действительному положению вещей. Это был трезвый, мужественный, спокойный взгляд в лицо правде. Тон этого выступления, характер этого человека, даже внешность Локоцкова нашли воплощение в «Неделе» в образе Робейко.
Предостережение товарища Локоцкова оправдалось. В скором времени началось большое кулацкое восстание, охватившее всю Центральную Сибирь. Восставшие захватили Курган, Петропавловск, прервали сообщение с центром, хлеб не мог вывозиться в промышленные центры, угроза голода вновь нависла над столицей и центральными промышленными районами страны. Тогда снабжение центра хлебом взяли на себя те губернии, которые не были отрезаны восстанием от столиц и, в частности, Челябинская губерния. Мы отдали центру запасы нашего хлеба, что обострило продовольственное положение губернии и послужило толчком для новой волны недовольства, для новых вспышек кулацких восстаний.
Я помню, как наиболее неустойчивые элементы в парторганизации под давлением трудностей говорили: «Как мы можем отдавать наши запасы хлеба? А сами что будем есть?» И вот, как сейчас помню, один из руководителей парторганизации выступил на общегородском собрании и сказал: «Ну что ж, поддержим центр всем, что имеем! Сами ремни подтянем, а пролетарские центры спасем от голодной смерти!»
- Комплексное планирование промышленных предприятий. Базовые принципы, методика, ИТ-обеспечение - Гюнтер Павеллек - Отраслевые издания
- История Украинской ССР в десяти томах. Том четвертый - Коллектив авторов - История
- О текущем моменте №5(29), 2004г. - Внутренний СССР - Публицистика
- Неизвестное сельское хозяйство, или Зачем нужна корова? - Татьяна Нефедова - Отраслевые издания
- Уверенность в себе. Книга для работы над собой - Элис Мьюир - Психология, личное